Во весь голос - Страница 2

К оглавлению

2
когда
         под пулями
                            от нас буржуи бегали,
как мы
           когда-то
                        бегали от них.
Пускай
            за гениями
                              безутешною вдовой
плетется слава
                         в похоронном марше —
умри, мой стих,
                          умри, как рядовой,
как безымянные
                          на штурмах мерли наши!
Мне наплевать
                        на бронзы многопудье,
мне наплевать
                       на мраморную слизь.
Сочтемся славою —
                                 ведь мы свои же люди,—
пускай нам
                  общим памятником будет
построенный
                     в боях
                                социализм.
Потомки,
              словарей проверьте поплавки:
из Леты
             выплывут
                             остатки слов таких,
как «проституция»,
                              «туберкулез»,
                                                    «блокада».
Для вас,
              которые
                           здоровы и ловки,
поэт
        вылизывал
                          чахоткины плевки
шершавым языком плаката.
С хвостом годов
                           я становлюсь подобием
чудовищ
               ископаемо-хвостатых.
Товарищ жизнь,
                         давай
                                   быстрей протопаем,
протопаем
                 по пятилетке
                                      дней остаток.
Мне
       и рубля
                    не накопили строчки,
краснодеревщики
                            не слали мебель на́ дом.
И кроме
             свежевымытой сорочки,
скажу по совести,
                            мне ничего не надо.
Явившись
                 в Це Ка Ка
                                  идущих
                                               светлых лет,
над бандой
                  поэтических
                                      рвачей и выжиг
я подыму,
                как большевистский партбилет,
все сто томов
                      моих
                               партийных книжек.

[ФРАГМЕНТЫ]


Любит? не любит? Я руки ломаю
и пальцы
               разбрасываю разломавши,
так рвут, загадав, и пускают
                                              по маю
венчики встречных ромашек.
Пускай седины обнаруживает стрижка и бритье,
пусть серебро годов вызванивает
                                                       уймою,
надеюсь, верую: вовеки не придет
ко мне позорное благоразумие.

* * *

Уже второй
                   должно быть, ты легла.
А может быть
                      и у тебя такое.
Я не спешу.
                   И молниями телеграмм
мне незачем
                     тебя
                             будить и беспокоить.

* * *

море уходит вспять,
море уходит спать.
Как говорят, инцидент исперчен,
любовная лодка разбилась о быт.
С тобой мы в расчете.
И не к чему перечень
взаимных болей, бед и обид.

* * *

Уже второй должно быть, ты легла.
В ночи Млечпуть серебряной Окою.
Я не спешу, и молниями телеграмм
мне незачем тебя будить и беспокоить.
Как говорят, инцидент исперчен,
любовная лодка разбилась о быт.
С тобой мы в расчете, и не к чему перечень
взаимных болей, бед и обид.
Ты посмотри, какая в мире тишь!
Ночь обложила небо звездной данью.
В такие вот часы встаешь и говоришь
векам, истории и мирозданию…

* * *

Я знаю силу слов, я знаю слов набат.
Они не те, которым рукоплещут ложи.
От слов таких срываются гроба
шагать четверкою своих дубовых ножек.
Бывает, выбросят, не напечатав, не издав.
Но слово мчится, подтянув подпруги,
звенит века, и подползают поезда
лизать поэзии мозолистые руки.
Я знаю силу слов. Глядится пустяком,
опавшим лепестком под каблуками танца.
Но человек душой, губами, костяком…

...

[1928–1930]

Комментарии

Во весь голос. Первое вступление в поэму. Впервые — журн. «На литературном посту», М., 1930, № 3, февраль (строки 179–244); полностью — журн. «Октябрь», М., 1930, книга вторая (февраль).

Известно, что «Во весь голос» было вступлением к поэме о пятилетке. За этим произведением, ставшим поэтическим завещанием Маяковского и задуманным как «Первое вступление в поэму о пятилетке», в дальнейшем закрепилось жанровое определение поэма. Поэмой называл его и сам Маяковский, выступая в Доме комсомола Красной Пресни 25 марта 1930 года.

Написано в течение декабря 1929 — января 1930 года. Конкретным поводом к написанию явилась отчетная выставка «20 лет работы Маяковского», открытие которой предполагалось в декабре 1929 года.

Началом своей творческой деятельности Маяковский считал утраченную тетрадь стихов, написанных в одиночной камере Центральной пересыльной Бутырской тюрьмы (Москва), где содержался в свой последний арест с 18 августа 1909 по 9 января 1910 года за участие в подпольной революционной борьбе. Тетрадь со стихами была отобрана надзирателем при выходе Маяковского из тюрьмы.

2